Лондон, мать! Сага о современных женщинах - Дарья Протопопова
Когда переписка с потенциальными партнерами завязалась, один отшитый за грубость остряк в отместку написал Лилит, что на ее губах (этот болван верил, что на аватарке ее собственные губы!) не иней, а обыкновенный сахар, ловко сфотографированный. Надеясь отвлечь подругу этими перипетиями, Лилит отправилась к ней пешком (благо та жила недалеко), но, подходя к ее дому, поняла, что с фривольными анекдотами придется подождать. У подъезда еще стояли машины полиции и скорой помощи, а из дверей («Вовремя я, конечно, подошла», – подумала Лилит) выносили на носилках тело в черном мешке. Она прокралась мимо полицейских и зевак и постучалась в знакомую дверь.
Разговор с подругой не клеился: обеим было не по себе. Лилит, знавшая Агнешку только по обрывочным рассказам, мысленно пожелала усопшей найти покой – и любовь – в лучшем мире. Ну а мы, грешные, еще поваландаемся здесь, на нашей горемычной Земле. Рассудив так, Лилит предложила заглушить мысли о смерти испытанным средством – сотым просмотром сериала «Друзья»62, после чего, как известно, жить становится если не легче, то чуточку веселее.
Пока подруга нервно потягивала красное под эпизод о свадьбе Росса, Лилит задумалась, стоит ли ей вообще ехать на это свидание, грозившее разрушить скучный, но такой безвинный status quo в ее жизни. Все-таки она уже не девочка, как эти энергично жестикулирующие актеры на экране. У нее c мистером Ч. сын восемнадцати лет, учится, кстати, в Америке, в коммьюнити-колледже63 на юриста. Грозится бросить и стать кинологом. Та еще головная боль.
Лилит любила собак, но еще больше любила помечтать о карьере сына – о будущем успешного адвоката, и почему-то непременно в Чикаго. Она звонила ему, умоляла не сдаваться. Мистер Ч. вырывал у нее телефон и рычал в трубку: «Бросишь колледж, я тебя собственноручно в клочья изорву, тварь неблагодарная, всю жизнь на твое образование горбатились, ребенка второго решили не заводить, чтобы на элитную школу тебе денег хватило, мать после работы до сих пор частным репетитором подрабатывает, а тебе насрать!»
Иной раз во время этого трансатлантического ора Лилит молилась, чтобы в мозгу у нее что-нибудь лопнуло и она умерла на месте. Совершенно по-детски она представляла себе сценарий «Когда я умру…»: все осознают, как им будет ее не хватать, сын на могиле матери со слезами обещает доучиться, мистер Ч. обнимает его и шепчет: «Сын, ты только живи!» Но всё это были мысли о смерти понарошку, а здесь мать двоих детей умерла по-настоящему, необратимо, и хотя Лилит с ней лично не была знакома, ей захотелось повернуть время вспять, остановить ее, сказать, что выход есть. Что можно запить, уйти в разгул, уехать в глушь, уволиться, улететь к маме – но продолжать жить! Потому что пока живешь, еще есть надежда. На то, что пронесет, уляжется, отпустит. На худой конец, притерпится. Буря сомнений – в себе, в людях, в устройстве этого мира – пройдет, и небо просветлеет. А там, глядишь, снова вылезет, как лондонская улитка после дождя, любовь.
Из окна квартиры Лилит видела, как уехала последняя полицейская машина и любопытные соседи начали расходиться. Ей самой было пора на встречу (в глубине души она сомневалась, что можно назвать свиданием встречу двух прелюбодеев, пусть и решились они на это из-за неоднократно упоминавшегося в переписке чувства недолюбленности и горького одиночества). Надо было краситься, укладывать волосы щипцами, создающими эффект «голливудской волны». Мысль на минуту полетела вслед за машиной скорой помощи. Куда ее увезли? В морг? Устанавливать, правда ли это самоубийство? Судебно-медицинская экспертиза. Будет лежать где-нибудь голая, с биркой на лодыжке. А потом Агнешку, жену, мать, зашьют, загримируют и закопают в землю… По мне, лучше остаться лежать замороженной. Криоконсервация – так, кажется, это называют. Охлаждение до минус 200 градусов, с надеждой на воскрешение в более продвинутом по медицинской части будущем. Если не оживить, то хоть разок взглянуть на человека можно будет. Внукам, правнукам. Но это, наверное, дорого.
– В этом есть что-то вдвойне противоестественное – убить себя во время пандемии, когда все остальные, наоборот, с удвоенной силой цепляются за жизнь, носят маски и моют руки, – сказала Лилит, отходя от окна и оборачиваясь к подруге.
Та сидела, сжавшись под пледом, всё еще в шоке от разыгравшейся в ее доме трагедии. Вместо ответа она покачала головой, выключила телевизор и подлила себе вина. Бутылка красного с веселым названием La Bicicleta64 предназначалась под сплетни, а оказалась поминальной.
– Я, наверное, никуда не поеду, – добавила Лилит. – Посижу с тобой, вон тебя как пришибло.
Тут подруга встрепенулась и со свойственной ей экспрессией (она была родом из Андорры, и хотя в школе преподавала французский, с друзьями часто переходила на каталонский) затараторила:
– No, no, no, estimat amic65, ты едешь! Ты сама сказала, сегодня идеальный день. Visca la vida!66 Люди умирают постоянно, а замужние сорокалетние женщины находят, с кем завести достойный – именно достойный, а не идиотский – роман, раз в миллион лет. За меня не беспокойся, я погрущу о несчастной женщине за нас обеих.
Лилит и вправду было жаль отменять с трудом спланированное свидание. Встречаться с кем-то на стороне она пробовала впервые. «Дурной, хоть и оправданный шаг», – корила она себя. Чтобы совесть мучила меньше, она назначила свое первое кландестинное67 рандеву на тот день, когда мистер Ч. сам должен был кутить с пьяными гостями. Помимо клиентов из спортзала, ближе к вечеру ожидались его товарищи по службе в румынской армии: некоторые из них, вдохновившись примером мистера Ч., осели в Великобритании. Один работал курьером и развозил крупногабаритные посылки на своем фургоне; другой служил личным охранником у арабского миллиардера, поэтому приезжал в Лондон изредка, сопровождая своего босса. Третий друг открыл ресторанчик румынской кухни. Все они были Лилит хорошо знакомы и одинаково неприятны. Особенно когда собирались все вместе и начинали судачить о НАТО, Америке, а теперь еще и о Брекзите. Америке доставалось больше всего.
– Ты сам сына в Америку отправил, – пыталась подчеркнуть нелепость подобных разговоров Лилит.
– Это потому что ты настояла! «Чикаго – лучшее место в мире», «город на воде», «растущий рынок труда»… Насмотрелась сериалов про людей в деловых костюмах. А я, по-хорошему, отправил бы его в румынский флот, это школа на всю жизнь, правильно я говорю? – И он подмигивал бывшим сослуживцам под дружный гул их пьяного одобрения.
«Нет, это невозможно больше выносить!» – подумала Лилит, очнувшись от неприятного, смешанного с запахом пота и перегара воспоминания.
– Ты права, – сказала она подруге, – еду! Дай мне щипцы для волос, я завьюсь и побегу.
И чтобы понадежнее настроиться на романтику, она взяла стоявший у подруги на журнальном столике флакон духов в форме яблока и прыснула перед собой. Непривычный аромат ударил в нос, поманил вперед, навстречу авантюрам.
* * *
Лилит давно перестала наряжаться для мужа: мистер Ч. проводил вечера либо в гамаке в саду, либо на диване, за просмотром им же охаянных американских сериалов. Но тут, уходя от подруги, Лилит взглянула на себя в зеркало и сама удивилась – воспрянувшей красоте и блеску в глазах. Окрыленная собственным отражением, она сбежала по лестнице и, выходя из подъезда, вспомнила о теле в черном мешке. «Бедная, глупая», – снова пронеслось
